Верховный суд РФ отказал в удовлетворении иска ОАО «Мурманский рыбокомбинат». Компания требовала признать незаконным эмбарго на ввоз рыбы в Россию. Предприятие осталось без сырья, которое завозило из Норвегии. Комбинат придется перепрофилировать в сортировочный центр для Северного морского пути.
Гендиректор завода Михаил Зуб рассказал, почему ему не удалось в Верховном суде добиться изменения санкционного списка, из-за чего себестоимость добытой россиянами рыбы выше, чем у норвежцев, и стоит ли переживать, если потратил впустую 70 млн рублей из-за действий государства.
— Что именно вы пытались изменить в списке санкций?
— Мы не хотели отменить постановление в целом, а пытались вывести из-под запрета поставку мойвы, сельди, трески, пикши, сайды и семги. Как уже выведены два кода по форели и лососю. Всю продукцию мы получали с норвежских судов, потому что российские технологии не позволяют доставлять для переработки живую рыбу.
Дело в том, что в России судна 80-90-х годов постройки. Технология следующая. Рыбу ловят тралом, а потом по шесть часов тащат по морю. По мере движения она забивается в трал и гибнет. Норвежцы ловят рыбу по-другому. Спутник фиксирует движение косяка, отправляя людям информацию, что рыба, к примеру, находится в точке А и двигается на северо-запад. Туда идет судно с неводом. Косяк охватывают сеткой и через трубу перекачивают в судно, которое представляет из себя аквариум с водой и циркулирующим воздухом. Принять такую рыбу может только специализированная береговая компания, которая должна обеспечить скоростную переработку 500-600 тонн улова. Судов-живорыбников в России нет. Есть два судна с RSW-танками (аквариум, в котором есть вода и циркулирует воздух — «Росбалт»), но они работают тралами.
— Нам нужны такие же судна, как в Норвегии?
— Технологию приема и переработки живой рыбы мы ввели 15 лет назад. Мы бы и судно купили, но за последние десять лет вопрос с государством по выделению квоты так и не решился. Хотя все это время мы на всех уровнях поднимали вопрос, что это самый экономичный способ вылова рыбы. Если при ловле тралом килограмм мойвы имеет себестоимость 12 рублей, то у норвежцев при вылове себестоимость 2 рубля. Видите разницу? К тому же наши суда сопровождаются береговой охраной, которая контролирует вылов российских ресурсов. Норвежцам нет необходимости создавать эти структуры и тратить лишние деньги, потому что рыбу можно направить только на специализированную фабрику. Весь контроль осуществляется там.
— Вы действительно надеялись на победу в суде?
— У многих рыбоперерабатывающих компаний сейчас проблемы. Через какое-то время им придется принимать меры: кому-то сокращать производство, кому-то — закрывать. Мы не сепаратисты и поддерживаем политику президента. Но мы считаем, что правительству нужно помочь и показать, какова реальная обстановка в стране.
— Наверное, всех ваше обращение только разозлило.
— Возможно, но у каждого человека есть свой ум. Если бы я был в правительстве, а какой-то Зуб начал со мной судиться, то я бы дал возможность этому Зубу выиграть. Правительству нужен внешний рычаг, чтобы стабилизировать ситуацию, и этим рычагом могло было быть дело Мурманского рыбокомбината. Умный человек обязан признавать свои ошибки и искать пути для их исправления. Да, выпороли бы какого-нибудь министра, но пусть так — экономика почувствовала бы себя лучше, и все предприниматели тут же выстроились бы в очередь и стали бы бороться с недоработками санкционного постановления в различных областях промышленности. Будь прецедент, например, Бабаевская фабрика, которая, как я прочитал в СМИ, может приостановить выпуск части продукции из-за эмбарго, смогла бы сохранить все производство.
Не зря Путин, когда озвучивал указ, ввел понятия «запрет» и «ограничение». Я выступал за возвращение слова «ограничение». Я не за полную отмену постановления, но в каждой отрасли нужны конкретные коррективы. Хотя лучше, конечно, дальше упираться рогом и бить себя в грудь, говорить, какие мы золотые, как все хорошо.
Просто давайте подумаем, что означает выражение «российское производство». Утрированно наш производитель выглядит примерно так: горошек покупается во Вьетнаме, банка — условно в Венгрии, крышка — в Польше, а этикетка — в Финляндии, сам продукт собирает узбек в Подмосковье. Поэтому, прежде чем принимать резкие действия, надо изучить ситуацию. Сегодня невооруженным взглядом видно, что с эмбарго вышла ошибка просто капитальная, это удар по самим себе.
— Во время судебного заседания вы упирали на то, что нарушен закон о предпринимательстве, из-за чего у ваших конкурентов появится преимущество, и конституционный закон, так как ваши работники оказались под угрозой увольнения. Почему вы не судитесь дальше, например, в Конституционном суде?
— Наши юристы продолжают работать. Если мы найдем грамотную зацепку, то будем обращаться в суд. Подавать в суд еще раз, чтобы попиариться, мы не будем, это нас не интересует.
— Что с вашим персоналом? Будет ли продолжать работу петербургское отделение?
— Могу сказать, что ни одного человека мы увольнять не будем. Сейчас предприятие в процессе диверсификации, меняем идеологию работы, чтобы двигаться вперед. Если мы как рыбоперерабатывающее предприятие оказались не нужны, то будем заниматься транспортной логистикой. Люди будут переквалифицированы. Сегодня есть Северный морской путь и огромное количество рыбы на Камчатке и на Сахалине, которую тяжело привезти. Нет проблем, создадим поставку этой рыбы с Дальнего Востока в Мурманск.
— Какие преимущества получили конкуренты российских предприятий из-за санкций?
— Мы еще в августе говорили: если будут перекрыты поставки семги в Россию, рыба пойдет к нам через Белоруссию. Правда, тогда я немножко ошибся, посчитал, что Белоруссия увеличит объемы производства в три-четыре раза, а фактически она увеличила их в 10 раз. Значит, и Россия уменьшила в 10 раз. Нам вместо норвежской рыбы пришлось покупать чилийскую, которая за счет транспортных расходов оказалась в два раза дороже.
— Россияне вообще едят отечественную рыбу?
— По данным аналитического центра при правительстве, 59,5% рыбы экспортируется за границу, например, в Китай. У нас только 1,8 млн тонн рыбы ушло на экспорт. При этом правительство отчитывается о вылове 4,2 млн тонн рыбы, хотя это еще неготовые ресурсы с головами, кишками и внутренностями. При переработке все это выкидывается — пищевой продукции получается около 3 млн тонн. То есть в России остается всего лишь 1,2 млн тонн рыбы. Откуда тогда у правительства цифра, что мы потребляем 21 кг на человека, ведь если разделить 1,2 млн тонн на 146 млн жителей, будет всего лишь 8,6 кг на человека.
Если российской рыбы нет, если мы отдаем все, чтобы перерабатывал Китай, почему бы не дать нам хотя бы с кодами на поставку живой рыбы работать, о чем мы и просили в суде. В чем мы не правы? Почему наша позиция так возбудила чиновников? Очень удивил мощный вал недоброжелателей.
— Введение санкций для вас стало неожиданным?
— Мы заключили контракты на поставку 2 тыс. тонн трески, 2 тыс. тонн сайды, 2 тыс. тонн пикши, 5 тыс. тонн селедки, 20 тыс. тонн мойвы. К августу подтягивали ресурсы, потому что спрос на рыбу всегда есть в месяцах с буквой «р» в названии. А вот в мае, июне, июле и августе все едят овощи и фрукты. После того как ввели постановление, мы направили два десятка писем в различные областные и федеральные структуры. Писали в администрацию президента. Ни на одно письмо не получили ответа.
— Вы готовы снова заняться переработкой рыбы, если санкции в ближайшее время отменят?
— Все возможно. Говорить, что мы не вернемся, будет крайностью. Но раз мы собрались стать логистическим центром, то наши корпуса теперь будут пустыми, нам просто придется порезать часть оборудования. Мы планировали выйти на объем переработки в 70 тыс. тонн, ставили задачу иметь 3-4 судна, работали круглосуточно. Оказалось, что это никому не надо. А зачем тогда это нам? Зачем мы рвем на себе жилы, если государство нам говорит, что мы не нужны?
Я 15 лет занимался переработкой, пытался навязать нашу идеологию руководителям, но не был услышан. Мы начали работать с норвежцами, показали технологии. Сколько можно уже показывать? Нам всегда требовались доработки, чтобы сохранять определенный уровень. В августе, например, ввели новый терминал, в который вложили 70 млн рублей. Оказалось, что не надо. Не надо так не надо. Уничтожим. Знаете, я уже перерос возраст, когда от всего злишься и рвешь на себе волосы. Все в жизни тленно и смертно. Если нам суждено стать банкротами, значит станем. Если суждено получать прибыль, значит будем получать. Все в божьих руках.
Петр Трунков
Источник: rosbalt.ru
