Статья Марии Степановой «После мертвой воды», опубликованная на сайте Colta.ru, показалась мне одним из наиболее вдумчивых и вменяемых отражений нынешнего умонастроения либеральной интеллигенции. В отличие от панических выкриков, регулярно звучащих и в блогах, и на «Эхе Москвы», и в «Новой газете», здесь есть предмет для разговора, а не для перепалки.
Здесь, по крайней мере, признается, что расхожие сравнения Путина с Гитлером или Сталиным – не более чем фантазии, отражающие не объективную реальность, а субъективные страхи говорящего.
Еще важнее то, что Степанова заговорила о проблеме будущего.
Это новый поворот темы. Для ее единомышленников из «протестного» лагеря никакой проблемы тут сроду не было. Будущее, ясен перец – это то, что наступит после Путина, и оно будет замечательным уже потому, что Путина в нем не будет. Вопреки этому тезису, сильно обесцененному созерцанием Украины после Януковича, Степанова дает понять, что проблема будущего, во-первых, не привязана напрямую к фигуре Путина, а во-вторых, объединяет, а вовсе не разделяет нас с остальным человечеством.
Ссылаясь на Бориса Гройса, Степанова говорит о страхе перед будущим, о «спасении от будущего» как о современной сверхидее. На понятном для креативной публики языке это звучит так: «Будущее — что-то вроде очередной версии айфона, которой ждут с нескрываемым недоверием и неохотой».
Этому тревожному положению вещей Степанова противопоставляет век двадцатый, который «строился во имя завтра, по лекалам модернистской утопии — и, несмотря на мрачные предчувствия и кровавые закаты, ожидание нового, невиданного, полной переделки всего было мотором, продвигавшим столетие дальше».
Иными словами, когда-то у людей была историческая перспектива, а потом они ее утратили. Нить Ариадны оборвалась, и новому Тезею оставалось беззаботно бродить в лабиринте лишь до тех пор, пока он не услышит рыки приближающихся чудовищ.
Когда же мы потеряли чувство будущего? Уж явно не при Путине. Более того, мне кажется, что это случилось еще до рождения большинства из ныне живущих. Я бы наугад ткнул во вторую половину семидесятых.
В 1976 году умирает Мао Цзэдун, и Китай начинает свое медленное превращение из флагмана мировой революции в госкапиталистическую диктатуру. В 1977 году в СССР принимается «конституция развитого социализма», окончательно переносящая построение коммунистического общества за горизонт человеческой жизни, и сознательные (не в официозном, а в житейском смысле) граждане интуитивно переходят в режим ожидания «большого хапка».
Тем временем заканчивается американская лунная эпопея, космос перестает быть «фронтиром», недостижимость (да и ненужность) звезд массово осознается, и в том же 1977 году выходит первый эпизод «Звездных войн», подводящий итог космической фантастике: отныне это не попытка футурологии, а всего лишь яркая сказка в межгалактическом антураже. Через два дня после премьеры фильма по Темзе проплывет пароходик, с которого группа Sex Pistols впервые пропоет слова «No Future», позже ставшие боевым кличем панков.
Обе утопии, приводившие двадцатый век в движение – коммунистическая и космическая – были исчерпаны. Люди оказались запертыми под двойным замком в двух клетках: на планете Земля и в капитализме.
Конечно, в то время никого это не напрягло. Но и после, когда уже свершившееся в умах отсечение будущего актуализировалось падением Берлинской стены – этого творения исторического демона Максвелла – и мир начало затапливать половодье потребительской энтропии, разве мыслящая часть человечества осознала это как потерю?
Да ни в коем разе. Напротив, Фукуяму, вовремя выстрелившего лозунгом «конца истории», синонимичным старому панковскому девизу, усадили в расписной паланкин и торжественно носили по городам и весям. Концу истории – радовались. Избавление от будущего – праздновали.
И особенно отличилась в этом советская либеральная интеллигенция, которая после кончины матушки своей Софьи Власьевны оставила за собой титул просто либеральной.
Отказ от исторического творчества совершался у нас не с потупленным взором, а с оргиастическим рвением. Ничего не надо выдумывать, все придумали за нас, надо только взять и применить готовые рецепты. Наконец-то мы вышли на столбовую дорогу, по которой давно уже идут все цивилизованные страны (Шафаревич шептал: «к тому же обрыву», но его не расслышали).
Понятен нынешний ужас российского либерала, которого зловеще обступают, подобно фигурам пороков в скульптурной группе Шемякина, разнообразные – красные, белые — тени прошлого, выдаваемые за модели будущего. Но разве не цивилизационный ready-made, доходивший до карго-культа, был душой идеологии либералов в благословенные для них девяностые?
Как политический противник нынешнего «режима» бывшая советская интеллигенция также всегда была обращена в прошлое, а не в будущее. Все, что могли предложить нам ее «круглые столы» и «координационные советы» — это откат к предыдущей версии нашей операционной системы. До взятия Крыма хотели, чтобы «все было как при дедушке» — Ходорковскому нефть, Шендеровичу телевизор. Теперь об этом и не мечтают – вернуть бы былое путинское благополучие.
Боится ли Путин будущего, как предполагает Степанова? Да, боится. У него нет «хитрого плана» будущего. Он, как и все мы, идет в это будущее наощупь, спотыкаясь и ошибаясь. Но Путин открыт для будущего, он не видит ничего зазорного или смехотворного в историческом творчестве. Главный же посыл его либеральных оппонентов остался прежним: надо делать то, что велят мудрые западные эльфы, они плохого не посоветуют.
Зря мы, товарищи, не верили Голливуду, которые в последние десятилетия показывал будущее почти исключительно в форме антиутопии. Мы-то думали, что это они ради кассовых сборов прикидываются, а они в самом деле так видели.
Мне, например, кажется, что будущее Запада если не в стратегическом, то в оперативном смысле упирается в исламскую ядерную бомбу, создание которой кажется неотвратимым. Две силы открыто встают на борьбу с этим будущим, но одна из них (Израиль) слишком слаба, а усилия другой (США), похоже, шаг за шагом ведут к противоположному результату.
Хотим ли мы идти в обнимку с Западом к такому будущему?
Российские либералы в массе своей пока об этом не задумываются. Они тщательно коллекционируют мельчайшие приметы «возвращения совка», не замечая, что
важнейший останец советской эпохи – это сама либеральная интеллигенция, которая хоть и перешла из мира ленинских зачетов и чеков Внешпосылторга в мир «фалафельных и митбольных забегаловок», но в своем ядре осталась сообществом «мальчиков и девочек из хороших семей».
Это сообщество цепко держится за дарованные ему некогда хартии и отличается социальной оптикой, эгоцентричной до анекдота («война с Украиной, освобождение Ходорковского, запрет на пармезан», — перечисляет Степанова события одного для нее масштаба).
Понятно раздражение, которое вызывают у этих людей Стрелков (с непременным добавлением «Гиркин») и другие герои донбасской войны. Люди учились у Лотмана, писали умные статьи или хлесткие куплеты, мутили интернет-проекты – словом, старательно готовили себя к роли интеллектуальных вождей, а на гребень общественного интереса и влияния вынесло каких-то аутсайдеров, выскочек – реконструкторов, писателей-фантастов и даже профессиональных Дедов Морозов. Обидно, да.
Но ведь так движется история, не правда ли? История, выгнанная нами в дверь и вернувшаяся через крымское окно Овертона. Наступает будущее, в котором красное и белое, советское и несоветское и даже, может быть, путинское и антипутинское утрачивают свои привычные ярлыки и становятся лишь строительным материалом для создания чего-то нового. Будет страшно и интересно.
горь Караулов
Источник: svpressa.ru
