Аппетиты англоговорящей публики в отношении «Анны Карениной» кажутся ненасытными.
Вслед за публикацией в 1886 году перевода американца Натана Доула (Nathan Haskell Dole) было сделано еще 12 переводов этого романа, в том числе четыре уже в новом тысячелетии. В лондонском книжном магазине Foyles можно выбрать между семью различными вариантами, включая перевод 1901-го года Констанс Гарнетт (Constance Garnett), 1918-го года Луизы и Эйлмера Мод (Louise and Aylmer Maude), 2000-го года Ричарда Певира и Ларисы Волохонской (Richard Pevear and Larissa Volokhonsky) и 2014-го Розамунды Бартлетт (Rosamund Bartlett). Отдавая мне чек после приобретения одной из этих книг, кассирша с придыханием в голосе сказала: «Великолепная история любви, не так ли?»
«Нет, не так, — подумала я, но промолчала. — Я вообще не считаю, что речь идет именно об этом».
Однако мнение о том, что эта книга является романтической, столь же распространено, как и мнение о том, что таковыми являются сонеты Шекспира. Поэтому не следует отправлять проницательному читателю один из шекспировских сонетов (они слишком обманчивы) — и совсем не следует посылать возлюбленным «Анну Каренину».
Эта изменяющая своему мужу героиня в конечном итоге заканчивает свою жизнь под колесами поезда — и нельзя однозначно сказать, что виновно в этом лишь лицемерно осуждающее ее общество. Уже давно ведутся споры о том, каково в романе отношение к Анне. Отдельные читатели пришли к выводу о том, что она заслужила подобную судьбу, другие считают, что она этого не заслуживает, тогда как некоторые представители обеих групп полагают, что содержание романа подтверждает их точку зрения. Ранние европейские критики, включая Арнолда (Arnold) и де Вогюэ (de Vogüé) поддерживали осуждение — как они полагали — Анны в романе, тогда как ранние русские критики, в том числе Шестов, Страхов и Святополк-Мирский, так же интерпретировали содержание романа, но именно за это его и критиковали. Некоторые современные критики, включая Мэнделкера (Mandelker), пришли к выводу о том, что этот роман вообще не осуждает Анну. Стайнер (Steiner) и Блум (Bloom) исходили из того, что подобное осуждение противоречит любви Толстого к Анне, а Дэвид Герберт Лоуренс (D.H. Lawrence) считал, что оно опровергается художественным содержанием романа.
Что касается именно этого вопроса, то здесь я на стороне ранних русских критиков. Терпимое отношение петербургской аристократии к распространенным любовным историям и осуждение Анны за относительную серьезность и искренность к ее собственной связи представлены как достойные осуждения. Тем не менее в романе есть указание на то, что Анна сделала бы лучше для себя, для людей и для Бога, если бы она отнеслась к своему роману, как Бетси Тверская, если бы она вела бы себя осторожно, рассматривала бы его как мимолетное увлечение и причинила бы минимальный вред своей семье. Томас Манн был прав, заметив, что «определенное противоречие содержится в изначальной моральной теме автора, в том обвинении, которое он выдвигает против общества; и возникает вопрос, какое орудие наказания Бог мог бы использовать, если бы общество вело себя не так, как оно это делает на самом деле». И наказание это может оказаться весьма суровым, если вспомнить об убийстве Позднышевым своей жены за измену в повести «Крейцерова соната», работу над которой Толстой начал, еще не завершив «Анну Каренину».
В знаменитом эпиграфе этого романа сфокусирована суть ведущихся дебатов. «Мне отмщение и Аз воздам» — так на славянский язык переводится божественное пророчество, которое Павел приводит в своем Послании к Римлянам. Вот это место из официального перевода Библии на английский язык, одобренного королем Яковом:
«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его […] Не будь побежден злом, но побеждай зло добром».
(Послание к Римлянам, 12: 19 — 21)
Второе и третье процитированные предложения ясно дают понять, что Павел приводит эти слова в духе той части книги Левита, в которой Господь говорит Моисею:
«Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего; но люби ближнего твоего, как самого себя. Я Господь, Бог ваш».
(Левит, 19:18)
Однако Павел, на самом деле, не цитирует этот стих, а слегка неточно приводит слова Моисея из Второзакония:
«У меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их; скоро наступит уготованное для них. Но Господь будет судить народ свой».
(Второзаконие, 32:35)
Оставить месть Господу означает, однако, просто отложить ее и передать в другие руки. Может ли этот эпиграф говорить читателям, что они не должны судить Анну, а оставить это дело сюжету, который находится в богоподобных руках автора? Анну можно рассматривать как причину ее собственного падения, в результате которого она опускается на уровень болезненного нарциссизма и заблуждений. Однако эта деградация, кажется, недостаточно определяется ее характером в его первоначальном виде (представленном идеализирующим рассказчиком мужского пола) в тот момент, когда она переживает свое бесчестие. Создается впечатление, что оно в какой-то мере навязано самим автором и является частью ее наказания. Как будто те изменения, которые претерпевает характер Анны в следующих друг за другом вариантах романа от примитивной кокетки до знакомой нам Анны, частично разворачивается в обратном направлении. Делая Анну столь привлекательной, Толстой, возможно, подвергает испытанию свою способность сделать привлекательной неверную жену, и, тем не менее, показывает расплату за грех.
Подзаголовок этой книги — «роман» — является эвфемизмом словосочетания «любовная история», поскольку так близко связана была концепция европейского романа и супружеская измена, а также супружеская измена и предельный вид развлечения. Поэтому название романа Толстого и его подзаголовок нависают над ним так же, как приговор Пилата нависает над распятым на кресте Христом, подтверждая преступление человека, которого он приговорил к смерти (за его роман), и произнесен этот приговор в неопределенной манере, в которой смешаны ирония, почитание и обвинение. В самом романе Толстой в стиле Пилата обвиняет общество Анны за то, что оно ее обвиняет, а также выносит смертный приговор (чего не делает само общество) ради какой-то высшей цели, смысл которой общество не способно понять.
Сегодня лишь немногие незападные государства выносят смертный приговор за супружескую измену, тогда как наказание нашего собственного общества столь незначительно, что сам термин, как и слово «блуд», начинает звучать старомодно. Сегодня друзья Анны продолжают оставаться именно таковыми. Сегодня она смогла бы посещать ложу в Королевской опере, не вызывая тем самым ни скандала, ни оскорблений. Каренин был бы вынужден развестись с ней, а также предоставить ей право на опеку сына или возможность общения с ним. Его карьера и социальное положение остались бы в основном незатронутыми. В романе Облонский с его легким отношением к супружеской измене своей сестры, представляет собой либеральное будущее, в котором женщины намного меньше склонны совершать самоубийство в том случае, если они поступают так же, как она. Дэвид Герберт Лоуренс и его профессорская жена Фрида Уикли (Frieda Weekley) читали роман «Анна Каренина» во время их тайного свидания и воспринимали его в духе фразы: «как быть счастливым, находясь в бегах». Подобной паре сегодня не надо будет ни скрываться, ни обращаться к роману Толстого в поисках способа избежать трагедии.
Однако в этом романе содержится еще одна история. Левин представлен в третьем варианте романа, а затем его история распространилась на предыдущие два варианта, заняв чуть более половины содержания книги. В рецензии, опубликованной в издании Boston Literary World в 1886 году, было отмечено, что роман Толстого раскачивается из стороны в сторону, «как скорый поезд» на извилистой дороге — так, на самом деле, и происходит. Мы перемещаемся из Петербурга Анны в имение Левина и назад с некоторыми проездами через Москву с ее превосходным социальным примирителем Облонским. Однако этот роман не раскачивается так до самого своего конца. В журнальной публикации за словами, описывающими смерть Анны, следовало указание на то, что роман будет иметь продолжение. Ясно, что это продолжение уже не имеет отношения к жизни Анны.
В результате образовался тупик. Издатель Толстого не хотел публиковать восьмую и заключительную часть. Он не только с неодобрением относился к содержащейся там враждебности по отношению к славянофильству (поездка Вронского в качестве добровольца в Сербию чем-то напоминает российских добровольцев в восточной Украине), но еще и полагал, что внимание к Левину уже после смерти Анны было бы чуждым элементом для романа в целом. Поэтому Толстой опубликовал свой вариант в частном порядке — спустя 15 месяцев. Столь длинная пауза позволила вернуться к трагедии Анны. Или можно сказать, что в другом варианте, как это происходит в жизни, и как это произошло в жизни Левина, другие заботы вытеснили эти события. Левин представляет собой то, что продолжает происходить — по крайней мере в дальнейших 19 главах.
Однако большинство критиков не уделили Левину должного внимания. Конечно, ранние переводы, в том числе французские с консультациями Доула (Dole) в 1886 году, сократили историю, связанную с Левиным. Экранизации этого фильма, сделанные в 1935, 1948 и 1967 году заканчивались самоубийством Анны, то есть они были основаны на ранних версиях романа, в которых Левина вообще не было. Вариант Джо Райта (Joe Wright) 2012 года является исключением, поскольку там уделено внимание истории Левина. На самом деле Толстой назвал свой роман именем Анны, отказавшись тем самым от первоначального рабочего названия «Два брака». Когда он хотел показать два контрастирующих принципа в своих названиях, он так и делал: Война и мир, Хозяин и работник. Он не особенно беспокоился о том, чтобы создавать очевидные связи между сюжетными линиями. После того, как начавшиеся ухаживания Вронского за Анной позволяют Кити выйти замуж за Левина, эти пары на имеют уже значительного влияния друг на друга. Левин и Вронский встречаются три раза, встреча Анны и Левина продолжалась несколько часов, а общение Анны и Кити продлилось всего несколько минут.
Тем не менее многие критики предыдущих нескольких десятилетий полагали, что эти две истории связаны между собой, и в этом они следовали собственному заявлению Толстого о том, что роман «Анна Каренина» является «законченным». Подобные критики подчеркивают такие общие черты у Анны и Левина как любовь к чтению, глубокое погружение в личные отношения. Они также способны доводить себя до экстремальных умственных состояний и до мыслей о самоубийстве. Тот факт, что они в конечном итоге становятся, соответственно, мизантропом и филантропом, указывает на то, как управляемые различия между ними работают в пользу Левина. Анна пускается в бега в тот момент, когда Левин женится. Анна проводит свой медовый месяц в Италии, тогда как Левин проводит свой медовый месяц в деревне; они встречаются в Москве, где Левин становится отцом, а Анна совершает самоубийство.
Однако предполагаемый контраст этих сюжетных линий не охватывает их в полной мере. Прежде всего Левин и Анна находятся на совершенно разных стадиях в своих браках. Справедливым будет сравнение Анны не с Левиным и Кити как с молодоженами, а с тем, какими они могут быть спустя девять лет. Различная степень справедливости применяется в этих двух историях: у Левина были отношения до брака, как и у Вронского, однако он в целом остается относительно невредимым, исходя из сюжета романа и содержащихся в нем оценок.
Более важно то, что заботы Левина и Анны слишком различны для того, чтобы обе эти сюжетные линии могли пролить большое количество света друг на друга. В конце романа Левин, живущий в счастливом браке, озабочен мыслями о том, зачем мириться с какими бы то ни было обстоятельствам, если ему все равно предстоит когда-нибудь умереть. Анна, несчастная в своем браке, озабочена тем, как ей жить в данных конкретных обстоятельствах, которые заслоняют собой более значимые вопросы, в том числе те, которые вызвали серьезный кризис у самого Толстого в процессе работы над окончанием романа. Александр Зархи (Alexandr Zarkhi) в своей вышедшей в 1967 году на экраны кинематографической версии романа включает беседу о самоубийстве в одну из встреч этих героев— но даже по этому вопросу они сами, как и их жизненные истории, могут сказать друг другу относительно немного.
Сама композиция романа, составленного из отдельных сюжетов (история Левина вмонтирована в историю Анны) позволяет использовать различные жанры, но это вовсе не означает, что реальные жизни людей принадлежат к различным жанрам.
В то время как роман об Анне стремится к ситуации европейского романа (Мадам Бовари опережает его на два десятилетия), история Левина имеет автобиографический аспект. В дневниках Толстого существует пробел в период написания романа, и создается впечатление, как будто изложение истории Левина заменило собой дневниковые записи. В сравнении с трагедией Анны, происходящей в соответствии со сделанным предзнаменованием, тернистый путь Левина к своему конечному прозрению представляется реалистичным.
Но если заботы Левина имеют ограниченное значение для Анны, то насколько, в таком случае, они значимы для нас? Большинство из нас не стоят перед выбором — жить в деревне или в городе, и это различие деревня-город сегодня содержит в себе лишь малую часть того морального веса, которым оно обладало во времена Толстого и в его стране. В отличие от Левина, который видит в крестьянине Платоне воплощение российских добродетелей, мы уже не занимаемся поисками мудрости или добродетели в каком-то одном классе, а не в другом.
Левин ожидает легко достижимого блаженства в супружеской жизни, чего сегодня никто из нас уже не делает. Мы не нуждаемся в опыте Левина в том, что касается переналадки жизни после заключения брака, поскольку нам и без того известно, что ни одно совместное проживание не обходится без стресса. Конечно, то отвращение, которое некоторые из нас испытывают по отношению к американизации (с ее материализмом, банальностью и презрением к индивидуальной личности и культурной эпохе) созвучно с ощущениями Левина, а также с выраженной в романе неприязнью к проникновению западного стиля жизни, воплощенного в Америке XX столетия. Почти все содержащиеся в романе ссылки на английскую моду, товары спорт и имена (как, например, Бетси) связаны с моральными аспектами сомнительной в моральном отношении современности, с характерным для нее проникновением западного стиля жизни.
Однако есть та область, где Левин, судя по всему, способен поддерживать самый сильный интерес, — речь идет о конструкции его собственных проблем. Анна воспринимается ей самой и нами как пассивный человек в том, что касается ее проблем. Она влюбляется во Вронского вопреки самой себе, она уходит от Каренина, потому что чувствует, что иначе сделать не может; она беспомощно скатывается к невротическому состоянию. В отличие от этого, Левин пытается понять, как ему следует жить, и происходит это из-за огромного морального, исторического и метафизического значения, которыми он наделяет свой выбор. В этом смысле он является противоположностью Облонского — Облонский отрицает значимость любого своего выбора — и поэтому он привлекателен. Он связывает себя умственными узлами своего собственного изготовления: в этом есть что-то приятное и вызывающее восхищение, а также нечто смешное. Он постоянно меняет свои намерения — хочет улучшить свое имение, жениться на Кити, жениться на крестьянке, вновь жениться на Кити, хочет умереть, хочет жить — и все это возможно лишь потому, что он очень крепко держится за каждую позицию — именно поэтому он на время лишается способности видеть ее ограничения и тем самым демонстрирует их нам.
Его неуверенное движение в конце романа к восприятию бессмысленности конечной жизни будет знакомо многим людям, живущим в обществе, от которого Бог удалился дальше, чем от России в 1870-е годы. Те из нас, кому это известно, по-разному к этому относятся. Интеллект Левина почти делает невозможным обретение им веры, а его индивидуальный компромисс с ней — мысли о том, что православие является той формой истины, который Господь сделал для него, как для русского, доступной — знакома многим людям веры сегодня. Многие из нас испытывали религиозную радость, и знают, как она проходит. Толстой любезно опускает занавес своего романа еще до ухода из жизни Левина. Фрэнк Ливис (F.R. Leavis) справедливо заметил, что «здесь предсказан серьезный срыв в жизни Толстого и его превращение в старика Льва». Толстой после окончания работы над романом «Анна Каренина» решительным образом отвергает православие, хотя — и это важно — не отвергает христианство.
В России этот роман сегодня не вызывает большого интереса — в свое время он был воспринят как консервативный, и его терпели в рамках советского литературного канона лишь как реалистическое произведение. Современное российское общество все еще меньше напоминает царистское общество, чем современное британское; в современном российском варианте классовые структуры уничтожены, а количество разводов еще выше, чем здесь у нас.
Если что-то еще и привлекает в романе, так это поиск Левиным своего пути в жизни. Создается впечатление, как будто весь советский период представляет собой начальные годы зрелости Левина, когда он становится атеистом и высмеивает церковь. В жесткие постсоветские годы, когда мирское общество ничего не предлагало, кроме западного пути и накопления богатства, многие люди вернулись к православию и скрытому в нем патриотизму. Никто не знает, как долго это будет продолжаться. Восприятие Левина соответствовало восприятию русских людей, и их отношение к правде сохранится; и постсоветское возрождение православия, возможно, является свидетельством именно этого процесса. Но, как и в конце этого страстного, антиромантического и насыщенного конфликтами романа под названием «Анна Каренина», мы понимаем, что пока еще слишком рано об этом говорить.
Кэтрин Браун
Источник: inosmi.ru
